Жизнь самый лучший режиссер всех времен и народов. Зачастую жизнь человека складывается из таких поворотов судьбы, которые даже в художественных фильмах производили бы впечатление излишне драматизированных и надуманных. Однако вот уже более 30 лет как судьба, изгнанных со своих очагов азербайджанцев из Армении, не интересует ни одну из западных правозащитных организаций. Эта первая подобного рода в Советском Союзе этническая чистка почему-то никем до сих пор не была официально признана, хотя многие из тех, кто был свидетелем этих событий и даже был непосредственно замешан в этом, и сегодня занимают достаточно высокие посты в нынешней Российской федерации.
Мая ханум Гафарова – кандидат искусствоведения, профессор Бакинской Музыкальной Академии имени Узеира Гаджибекова. Родилась Мая ханум в Республике Армения, в азербайджанском селении Лехваз Мегринского района. Ее отец был работником железных дорог, и вскоре, спустя три года после рождения дочери, его перевели по работе в Баку.
— Мне было три года, когда отца перевели по работе в Баку. Но в Лехвазе оставались наши многочисленные родственники и дедушка с бабушкой. Я сама из рода Гашим бея Келентерли. Это был известный бек, которому принадлежало около десяти деревень нынешней Армении. А свекром Гашим бея был известный на весь Зангезур своим богатством Исфендийяр бек.
После установления Советской власти очень многие знатные люди бежали, эмигрировали из страны, по понятным причинам. Но Гашим бей остался, сдал всё, что у него было в колхоз, и остался работать в родной деревне Лефбаз.
— Как ваша семья вспоминает события, развернувшиеся в связи с антиазербайджанскими настроениями в Армении 1988 года?
— Как можно об этом вспоминать? Было так плохо, что многие просто не хотят ничего вспоминать обо всем этом… Мы были одной страной, все республики тогда подчинялись единому центру — Москве, и когда начали притеснять людей, не пускать детей на уроки, учителей выгонять, и всячески выживать, многие поначалу пытались жаловаться, писать в парткомы, в Москву и другие инстанции. Тогда еще никто не понимал, что все это была целенаправленная политика. Потом были страшные события в Кафане, после которых все стало ясно, и люди бежали, оставляя дома, всех своих животных, скарб, машины, хозяйство – налегке. Половина, переправившись через реку Араз, бежала в Иран, другие, перешли через Зангилан (тогда Зангилан еще был не оккупирован) в Азербайджан. Все это происходило в холодное время года — ноябрь, декабрь, в горной местности… А Советская власть ничего не сделала, никак не защитила…
Одна из моих сестер жила в Ереване, ее муж был военным. К его горлу приставили нож и сказали, что если он не уедет этой ночью, то убьют всю семью. Той же ночью с двумя маленькими детьми они улетели в Баку, налегке, без вещей…. Некоторое время они жили у нас в дома, потом мой отец устроил мужа сестры на работу в железную дорогу, и там им дали квартиру в ведомственном железнодорожном доме.
Вся наша деревня, все родственники были в таком же состоянии. Жили по родственникам, в общежитиях… Были и такие, кто смог потом с армянами, которых после случившегося стали выгонять из Баку и других городов Азербайджана, обменять свои квартиры. Но обмен, как правило, был не всегда равноценным, хотя из чего им было выбирать…
Нашу дачу под Баку отец разделил на три части, год там жили наши родственники. Те события были очень большим ударом для всех… И не все смогли всё это пережить. Что можно тут сказать…
— Ваш отец был железнодорожником, и семья была далека от музыки. Кто в семье решил, что вы будете музыкантом?
— Нас в семье росло четверо детей. Папа очень любил музыку и был музыкантом самоучкой, играл на гармони, мама красиво пела, а детей, всех четверых, отец отдал в музыкальную школу. Я играла на кяманче, мои братья и сестры на таре, аккордеоне и фортепиано. Перед тем как приходили гости, отец заранее с нами решал, какую программу для гостей мы будем играть. (смеется, ред.) Но из всей нашей семьи профессиональным музыкантом стала только я.
Могу сказать, что мне очень повезло в жизни. Ведь мне довелось работать в консерватории в одном коллективе с такими выдающимися музыкантами, как Сулейман Алескеров, Васиф Адыгезалов, Гаджи Ханмамедов, Тофик Кулиев, Нариман Азимов, Рамиз Зохрабов, Рамиз Миришли, Рамиз Мустафаев и другими. Вообще, можно сказать, мне всегда в жизни везло( смеется. ред).
Оканчивая музыкальное училище в Баку по классу кяманчи, и как дирижер народного оркестра, на то время я была первой женщиной дирижером в нашем выпуске. После, уже в 1990 году я оканчивала консерваторию (ныне БМА. Ред.) снова по двум специальностям — как кяманчист и дирижер народного оркестра.
На моих госэкзаменах председателем комиссии был профессор из Ташкентской консерватории Тахалов. На кяманче я исполняла пятый концерт Моцарта ля мажор, а как дирижер – дирижировала народным оркестром, исполнявшим фортепианный концерт на восточные темы Эльмиры Назировой и Фикрета Амирова, который переложил для оркестра народных инструментов Сулейман Алескеров.
После экзамена профессор Тахалов приглашал меня преподавать в Ташкентскую консерваторию. На что Сулейман Алескеров отвечал, что такие национальные кадры нужны нашей республике.
Я это запомнила и в сентябре, придя в Консерваторию к Сулейман муаллиму (смеется. Ред.), напомнила ему, что он хотел взять меня на работу. На что он отвечал: «Раз обещал, значит возьму!», и повел меня к ректору Эльмире Аббасовой. Так я стала педагогом часовиком в Консерватории имени Узеира Гаджибекова.
В 1992 году исполнилась мечта Сулеймана Алескерова. Благодаря его усилиям в Шуше была открыта Консерватория. И меня туда взяли педагогом. Я работала по классу кяманчи и народного оркестра. После оккупации Шуши армянами, консерватория была вынужденно размещена в стенах Бакинской Музыкальной Академии. А с 1994 года директором кафедры народных инструментов стал Васиф Адыгезалов, и он взял меня уже как основного педагога. После смерти Сулеймана Алескерова в 2001 году филиал Шушинской консерватории закрылся… И уже в 2002, когда была создана Национальная Консерватория, все народники были автоматически переведены туда, что я считаю огромной ошибкой и потерей для нашей национальной культуры. Объясню – Узеиром Гаджибековым было задумано, чтобы наши музыканты, занимаясь классической европейской музыкой, не отрывались от своих корней, изучали и мугам, и народную музыку, а исполнители народной музыки лучше бы знали европейскую музыку, ее лады, теорию. В результате происходило взаимообогащение. Вот вам пример – Гаджихан Мамедов написал концерт для тара с симфоническим оркестром и т.д. Думаю, можно создавать консерватории, но со своими кадрами, с нуля, и не рубить на корню систему, которая достаточно хорошо себя зарекомендовала за многие годы педагогической практики. Как мне кажется, нынешняя система — классики с классиками, народники с народниками — совершенно нарушила волю нашего великого Узеира бека.
Когда все ушли в Национальную консерваторию, я осталась в Музыкальной Академии. Благодаря моему хорошему знанию мугама меня взяли в отдел азербайджанской народной музыки, который был при кафедре «Истории и теории азербайджанской народной музыки». Директором этой кафедры был Рамиз Зохрабов. Там я преподавала мугам для композиторов и музыковедов. Эта кафедра была в свое время создана Узеиром Гаджибековым.
К чести Бакинской Музыкальной академии нужно отметить, что в 1991 году в ее стенах, под руководством Меджнуна Керимова была создана уникальная Научная Лаборатория усовершенствования и реставрации старинных народных инструментов. Позже Меджнун муаллим создал целый оркестр из воссозданных им из забытья веков инструментов. Этому уникальному, самобытному коллективу был дан статус государственного самим Гейдаром Алиевым в 1994 году. Коллектив много ездит, выступает. Сегодня он действует при музее музыкальных инструментов. После смерти Меджнун муаллима в 2013 году, руководство нашего вуза поручила мне его работу. И мы продолжили работу по реставрации и восстановлению инструментов. Успели принять участие в нескольких международных и республиканских конференциях, симпозиумах, там демонстрировали воссозданные нами инструменты, такие, как арганун, смычковый рубаб, смычковый тамбур и др. Так же наша лаборатория работала над усовершенствованием звуковых показателей тара, кяманчи, гавала и т.д.
Но после того, как многие учебные заведения стали переводится на хозрасчет постановлением Кабинета Министров, научные лаборатории были переведены на самоокупаемость, и тут начались многочисленные сокращения. Нашу уникальную лабораторию, со всеми своими разработками и открытиями так же сократили. И совершенно разные три научные лаборатории объединили в одну под несуразным названием «Органология, Акустика и Традиционная Музыка»!
Итог таков: реставрационно-восстановительной работы инструментов сегодня не ведется. А ведь в звучании древних, практически забытых инструментов заложены волновые коды нашей национальной музыки, и мы их кропотливо воссоздавали. Кто виноват, вы спросите? Да мы сами, ведь только потеряв и увидев, что кто-то присвоил наше, нами забытое, начинаем возмущаться! А кто виноват, что не уберегли, не сохранили?! Сегодня я не раз слышала от исполнителей старинного оркестра Меджнун муаллима, что если что случится, кто же будет эти инструменты реставрировать? Ведь все чертежи инструментов у нас. А в инструментах вечно что-то нужно менять: деки, какие-то детали, всё ведь и изнашивается и ломается…
— Вы сказали, что в 2001 году по известным причинам была закрыта Шушинская консерватория. Но сегодня когда Шуша и весь Карабах освобождены от оккупации, что вы чувствуете?
— Как мне передать эти чувства, и все эти невыразимые ощущения? Ведь когда сказали, что все, война кончилась, Карабах освобожден — перед глазами в один миг пронеслись все эти тридцать лет потерь, униженности и ожиданий…
Для меня это все очень личное, так как мой сын, Вугар Мамедзаде, в дни этой сорока четырехдневной войны, находился в самом эпицентре боев! Вугар профессиональный композитор, лауреат международных и республиканских конкурсов. После войны он был награжден медалями: «Cəssur döyuşçü»(за смелость), за освобождение Физули и Губадлы.
Вугар до того, как его забрали в армию, послал свои произведения в Дюссельдорфскую Государственную консерваторию имени Роберта Шумана. Его произведения понравились и его дополнительно попросили написать музыку к анимационному и историческому фильмам. Выполненные моим сыном задания очень понравились профессору Шнеллеру, заведовавшему в консерватории композиторской кафедрой. И удачно пройдя собеседование из-за коронавируса экзамены Вугара были перенесены на сентябрь, но потом был призыв в армию, а дальше началась война.
Пережитое нами за дни войны поймут все те, чьи дети, как и наш сын, находились на передовой… Но мы верили в нашу победу. Я от всей души соболезную родителям шехидов, павших в боях! Желаю раненным бойцам скорейшего выздоровления и восстановления сил. Мой сын также сегодня восстанавливается после сложнейшей контузии. Я очень верю в то, что, как сказал нам наш президент и главнокомандующий, Ильхам Алиев, наша Шуша, которая была освобождена такой дорогой ценой, станет настоящим Культурным Национальным Центром Азербайджана!
Вугар в дни прохождения службы написал «Марш Победы» и симфоническую поэму «Инсан»(человек). Я очень хотела бы, чтобы первое оркестровое исполнение этих произведений состоялось именно в Шуше, как дань памяти его сослуживцам, товарищам и всем тем, кто ценой своих жизней вернул нам наш бесценный город и наш карабахский край!
Мелек Велизаде